Мир упаковки
Ирина Пекарская
«Идиот» по роману Федора Достоевского, реж. Петр Шерешевский, театр «Приют комедианта» (Санкт-Петербург)
В школьные годы зачитывалась Достоевским. С пространным сочинением про Мышкина, Аглаю, Настасью Филипповну и Рогожина и в университет поступала. Да для многих Настасья Филипповна в юные годы кумир, звезда. Кто в неё не был влюблён! Сильная, гордая; красотой её магической автор любуется - величавостью тигра в клетке.
В зрелом же состоянии читать «Идиота» труднее - намного серьёзнее всё воспринимается, романтика развеивается и остаются люди, которые не видят жизни впереди. Для них время остановилось на фактах прошлого или зафиксировалось на других людях - счастье зависит исключительно от каких-то внешних причин. И такое «фиксированное» существование вызывает ужас; тогда понимаешь, что идеи французского драматурга и философа Жана Ануя о прошлом, словно болотная жижа, не дающем идти вперёд, убивающем будущее, выросли из Достоевского.
В Петербурге спектакли по великому роману идут в нескольких театрах, интернет выдаёт в списке Театр на Васильевском (2013), театр «Мастерская» (2010), в «Левендале» (2019) и другие. Например. «Идиот. Финал» Искандера Сакаева - психологический проект, «психодраматическое расследование», в котором всего три героя: Мышкин, Рогожин и Настасья Филипповна. Спектакль вырастает как цветок в пустом чёрном пустом пространстве вокруг вопроса: кто виноват в гибели Н.Ф.Б.? Каково её личное участие в убийстве? Здесь героиня единовременно предстаёт в трёх лицах: Настя - девочка, Настасья Филипповна - взрослая женщина, какой мы видим её в романе - обе опасные, провоцирующие, и Настасья Филипповна - душа, более гармоничная, чем две первые. Между Мышкиным и Рогожиным постановщик ставит в финале знак равенства, меняя местами того, кто считался здоровым, с тем, кто заявлен больным. Это рассказ от первых лиц, история катастрофической встречи, соучастия в преступлении и тройной гибели в характерной для биомеханики динамике, в гротеске на грани шаманского камлания; через повторение ситуаций, текстов все участники, включая зрителей, оказываются как в медитативно-мистическом пространстве, вызывая атмосферу, дух романа. Герои «Идиота» в «Левендале» существуют вне времени, вне пространства и даже, вероятно, вне тел, проживая события бесконечно повторяющиеся в душе, как в страшном сне.
В постановке Шерешевского в «Приюте комедианта» тоже далеко не полный список персонажей, но они оказываются более реалистичными, чем в костюмных постановках - они наши современники. Что интересно, в «Левендале» и в «Приюте комедианта» спектакль начинается с одной и той же цитаты из финала романа: Мышкин приходит к Рогожину, и тот предлагает посмотреть на Настасью в тёмной комнате.
Постановка Шерешевского - сочинение, которое переносит зрителя в конкретное время. Герои вспоминают прошлое - 1990-е, сравнивают настоящее с «нулевыми». Это не «осовременивание» романа, это попытка перенести ситуацию в другое время и дать ответы на вопросы, поставленные классиком, сегодня. Кем был бы Мышкин сегодня? А генерал Епанчин? Кем должны быть Настасья Филипповна? А Ганя?
Князей здесь, естественно, нет. Лев Мышкин в исполнении тонкого, печального Ильи Деля - современный молодой человек, модный, стильный, в чёрной кожаной куртке-косухе, с серьгой в форме английской булавки и взъерошенными волосами. По слегка припанкованному «прикиду» понятно, что в Германии он не только в психушке лежал, очевидна нездешность по сравнению с остальными в следовании иной моде, в иной символике, ином типе элегантности - а она есть, как и внутренняя интеллигентность. Припадки у героя случаются своеобразные - он начинает читать стихи, переходя на крик (опознано, например, стихотворение Александра Дельфинова); выглядит это как способ выразить несогласие с происходящим, как реакция на нарушение «интимной зоны». Но главное в этом герое - внутренняя свобода. Он не пасует и не теряется перед провокацией; что в литературном прототипе можно было считать наивностью и святостью, здесь это скорее мудрость, понимание происходящего - для него будущее очевидно. Здесь он поэт и ему всё можно.
Парфён Рогожин Антона Падерина - знакомый персонаж в трениках с лампасами, несколько неопрятный и слегка нетрезвый. Таких мы видим каждый день, утром выходя из подъезда. Он невоздержан, грубоват и не думает, что нарушает чьи-то границы. А вот такой я! Артист реалистичен настолько, что небрежность его героя в одежде, волосах, в произношении вызывает лёгкое чувство брезгливости. Тем не менее, Падерин и Дель составили отличный дуэт, когда можно понять дружбу между столь разными людьми.
Первая сцена существует в двух планах. На неосвещённой сцене приёмные родители Насти (здесь это супруги Епанчины) приходят в нечто вроде ритуального зала в морге. Только покойница ещё не прибрана, из-под простыни видна босая нога с биркой. Мышкин и Рогожин смотрят на Настасью с экрана. Что между ними? Эта смерть была ожидаема рано или поздно, поэтому нет осуждения. Другая мысль, которая может родиться - это встреча со смертью ещё очень молодых людей, с уходом ровесницы, молодой девушки, любимой, которая не могла быть ни с кем.
Спектакль создаёт реальность, в которой смешались сериал - отношения Гани и Насти на экране в этом жанре, их бытовые конфликты, провокационное поведение девушки при старающемся не замечать ничего мужчине; короткие тихие разговоры Рогожина и Мышкина крупным планом в «чёрном кубе» - артхаус и, конечно, театр. Театр цитирует и классику иного рода. Так, например, один эпизод на дне рождения Насти, где Аглая (Анна Саклакова) в очень красивом бежевом дизайнерском костюме, «хулигански» играет на пианино. Всплывает в памяти сцена из фильма «Курьер», где героиня Анастасии Немоляевой вместо ожидаемого исполнения «высокой классики» лупит по клавишам инструмента и выкрикивает грубую песню-шутку. Здесь тоже дети и родители теряют логику отношений, где оба поколения заигрались в своей жизни, но совершенно по-разному. И если вранье старшего поколения становится иллюзией жизни, то дети тоже не живут, играют, надевая шутовские недобрые провоцирующие маски, стараясь достучаться до родителей.
В спектакле регулярно упоминается Достоевский, цитируется и не только. Упоминания в разговорах автора оригинального «Идиота» делаются не просто так: они подчёркивают, что классик стал просто частью материального быта, способом продемонстрировать причастность к чему-то великому, даже если ты никогда не интересовался, что же сделало его великим - вариант «самоутверждения». Герои каламбурят: «А чем это вам «Достаевский» не угодил, ...хорошая доставка», притом сказано это так, что не сразу понятно, что речь не о писателе. Этот тот самый случай из «Гамлета»: королём затыкают бочку, он стал элементом быта и в то же время - маской, скрывающей отсутствие лица. Это важное высказывание о трансформации и реальном месте в обществе того, что в официальных лозунгах объявляют почти сакральным. Декорации подчёркивают - мы в мире фастфуда - всё по-быстрому, уже готово, продумано, упаковано; мучиться, что-то готовить, придумывать, заботиться не нужно. И Достоевский тоже в этом мире всего лишь упаковка. Всё просто и удобно, как одноразовая посуда. Но шаурма здесь не только символ быта по-быстрому, она также показывает отношения между героями: Рогожин готов буквально сожрать порцию Иволгина, затем самозабвенно, фетишистски целует ноги Насти, «поедая» его женщину. «Мир упаковки» диктует и старшее поколение - Епанчины, которые подготовили, спланировали - «упаковали» предложение руки и сердца как бы от Гани Настасье, даже купив за него подарок. Бери и пользуйся, всё готово.
Неожиданно более выпуклым и ярким персонажем, чем воспринимается в книге, оказался Ганя Иволгин в исполнении Александра Худякова. И пока все жалуются на что-то - болезнь, жестокую любовь, пережёвывают детские травмы, Ганя никому не навязывает свои проблемы, он всего лишь готов быть хорошим, если по отношению к нему будут вести себя подобающе. Но разве это не логично? У него, кажется, нет каких-то острых проблем, он просто хочет жить хорошо. Но и Ганя почти готов отказаться от своих меркантильных фантазий ради Аглаи. Гладкий, холёный, в принципе, с идеалами, совпадающими с идеалами Епанчиных-старших, он хотел бы бросить всё, но ему ж нужно наверняка; рисковать и потерять, ничего не приобретя - не его путь. Он несчастлив, но из молодёжи Ганя единственный, у кого есть мысли о будущем. На экране крупным планом виден умоляющий взгляд при равнодушном лице, при мимике, скрывающей боль. У Достоевского Ганя относится к категории обычных людей, которых не удовлетворяет их обычность. Для Александра Худякова в какой-то мере эта роль родственна роли Треплева (в Театре им. Малыщицкого) и, возможно, эти персонажи имеют неожиданное родство, только от Иволгина мы не ждём, что он породит шедевр, а ведь его мучает то же самое, что и чеховского Костю. Он ждёт счастья извне, ждёт вдохновения как у моря погоды. Иволгин Худякова за смехом порой скрывает истерику - когда приёмные родители Насти сообщают, как он будет свататься к их дочери. Ганя понимает гораздо больше, чем родители, смеётся над поступившим предложением, но и не отказывается - всё же предложение деловое, поступает с серьёзным материальным подкреплением. Смех двойственный. В его смехе и удивление возможности такого невероятного «контракта». За него всё решили - давай, сегодня же сватайся к Насте, зачем тянуть. И это нервный смешок - вот, как бы фортуна поворачивается лицом, да лааадно, не верю и счастья не чувствую! Любит-то он другую дочку, которую ему, скорее всего, никто никогда не отдаст. И он ведь сопротивляется предложению, он понимает, что это бесперспективная идея. Он умён, возможно, он здесь не хуже Мышкина понимает мир. Он готов с людьми вести себя по-людски, быть «удобным» для всего семейства, даже быть хорошим мужем. Другое дело, что если Настя не будет вести себя порядочно, он просто сбежит вместе со всеми деньгами. Как говорится, и он имеет право на своё небольшое счастье. И спрашивает: «Я подлец?» Ганя словно принимает окружающих людей такими, каковы они есть, и не старается никого переделывать или спасать. Их и спасать не потребуется, если каждый станет чуть более «удобным».
Родители Аглаи и Настасьи - психологически удивительно точные, сложные образы. Геннадий Алимпиев в роли Ивана Фёдоровича Епанчина самый что ни на есть «классический» глава семейства, эдакий домашний кумир, тиран, во многом дутый высокий статус которого жена старается сохранить, придумывая оправдания любым его деяниям или отказываясь верить в «клевету». Мама Елизавета Прокофьевна Епанчина в исполнении Татьяны Самариной живёт в своём иллюзорном мире, возможно, просто не веря, что дочка, приёмная, пусть и с проблемами в межличностных отношениях, сможет нарушить приличия радикально, «вынести сор из избы». Актриса настолько естественна в своей активности и неподражаемой женственности, обаянии, что о ней можно говорить долго и особо. Ей создан целый мир, объявляющий несуществующим и вредным, что идёт в разрез с его канонами. Традиции семьи, образ «дом - полная чаша» должны транслироваться, даже если это не соответствует действительности. Мира за пределами этого мифа для неё просто не существует; в любом случае, все отклонения нужно тем или иным способом привести к стандарту. Именно поэтому Епанчины привлекают «в семью» кажущегося более управляемым Ганю.
Настасья в исполнении харизматичной, нервной Татьяны Ишматовой оказывается знакомым типажом девушки с чертами мизантропа и деспота, когда психопатия воспринимается как крутизна. Сексуальность, красота, чёрные одеяния, бирка из морга в ухе вместо серьги, отсутствие уважения к людям, детские травмы и взрослые обиды как высшая ценность - образ создан цельный и в чём-то неожиданный. Она ранима и чувствительна, но, будем честны, эта девушка живёт только в своём внутреннем мире, вынося обиды за детские травмы на всех, кто её окружает. Кажущаяся цельность личности, глубина переживаний придают свой шарм и обаяние, но неслучайно неустойчивость психики герой Ильи Деля почувствовал практически с первого взгляда.
«Идиот» Петра Шерешевского - отдельное произведение по мотивам романа Достоевского, вариант интерпретации, кем были бы герои сегодня, вне рамок уже непонятных реалий XIX века. Такое транспонирование снимает романтический флёр не только с Настасьи Филипповны, но и с романа в целом, тем не менее, этот путь при постановке серьёзного психологического материала, вероятно, более продуктивен, чем попытки сделать красивую костюмную драму, где сюжет вынужденно опосредуется проблемой: «А что это значит для человека ХIХ века?» Наши зрители нередко говорят о желании видеть события на сцене «как при авторе». Тем не менее, те же театралы запоминают постановку как событие не за ретроэстетику, а когда находят ответы на свои личные вопросы. О чём «Идиот» в «Приюте комедианта»? Вероятно, о чуткости или отсутствии таковой в отношениях с близкими и о честности... перед самим собой.
Ирина Пекарская - театральный критик, член СТД РФ, завлит Камерного драматического театра «Левендаль» (Санкт-Петербург).
