Артем Устинов: «Режиссёры такие странные, им кажется, что все должны ради спектакля жертвовать всем»

Александра Стрижевская беседует с режиссёром Артёмом Устиновым.

Режиссер Артем Устинов родился в 1989 году. Окончил Самарскую академию культуры и искусства и режиссерский факультет РАТИ-ГИТИС (мастерская Сергея Женовача). Поставил более двадцати спектаклей и эскизов в Перми, Прокопьевске, Самаре, Саратове, Барнауле, Санкт-Петербурге, Твери, Стерлитамаке, Нягани, Казани, Калуге, Сухуме, Улан-Удэ, Ульяновске, Петропавловске-Камчатском, Тольятти, Ростове-на-Дону, Кудымкаре, Томске.

Александра Стрижевская родилась в Москве в 1989 году. Окончила Литературный институт им. М. Горького (семинар драматургии В. Малягина). Учусь в магистратуре ВГИК (мастерская драматургии З. Кудри). Автор пьес и сценариев. Финалистка конкурсов «Любимовка», «Действующие лица», «Баденвайлер» и др. Сотрудничаю с театрами и с кино.

— Артём, привет! Расскажи, какие у тебя планы на этот сезон, над чем ты сейчас работаешь?

— Так получилось, что сезон посвящён ТЮЗам. В ТЮЗе города Томска — «Книга всех вещей» Гюса Кёйера. Это голландская повесть для и про подростков. Относительно не новая, просто в России она была переведена в 2015 году. И её сейчас начинают ставить в театрах. Я знаю, что в Российском Молодежном уже приняли к постановке этот материал. Но наш спектакль вышел раньше, по итогам лаборатории, которую финансирует и поддерживает фестиваль «Территория». Так же планирую выпустить «Зверский детектив» Анны Старобинец в Тверском ТЮЗе. «Зверский детектив» — это серия, мы берём первую её часть. Соответственно, тоже для детей и подростков.

— Я обратила внимание, что ты часто работаешь с современным материалом. Новыми авторами, далеко не все это делают.

— Так скажем, это относительно. Мне кажется, это только в последнее время. До этого было выборочно. Спектакли «Спички» и «За белым кроликом» — это были такие отдельные точки.

— У тебя очень широкая география постановок. Ты ставишь буквально по всей стране.

— Да, я пока не привязан к конкретному театру. Куда позовут — туда я еду. Я, в принципе, не отказываюсь. Любые лаборатории, и в больших, и в маленьких городах. На самом деле, без лабораторий я бы там никогда не оказался. Если проанализировать, почти все контакты, знакомства, предложения прилетают по результатам лабораторий. В основном они проходят именно в регионах. В Москве же только-только появилась связь между ГИТИСом и театрами, которые предлагают выпускникам эскизы, а в перспективе и спектакли. Последнему выпуску мастерской Сергея Женовача, где я учился, повезло намного больше, чем нашему. Трое из них ставят спектакли на Новой сцене МХТ. У нас такого даже близко не было.

— В конце октября на фестивале «АртМиграция» в Москве был твой спектакль «Сказки чёрного леса», поставленный в Национальном театре Республики Карелия (Петрозаводск). Это тоже детский спектакль?

— Я для себя определяю жанр, как «сказка для взрослых». Он для максимально широкого круга зрителей, они на разных уровнях его воспринимают. Я видел и как подростки его смотрят, и как взрослые. В Петрозаводске он собирает полные залы. Это было удивительно, мы не думали, что сделаем коммерчески успешный спектакль по немецкой сказке о том, как человек продал своё сердце.

— Где можно сейчас посмотреть твои спектакли?

— В ТЮЗе им. А.А. Брянцева в Санкт-Петербурге два спектакля: «Зима, когда я вырос» и «Спички». Также два спектакля в Русском театре драмы г. Сухума (Абхазия) — «Электра» и «Солярис». Правда там, к сожалению, театры закрыли в середине лета. Но мы недавно были с ними в Ярославле, на «Фестивале русских зарубежных театров» играли «Солярис». Для такой страны, как Абхазия, где рядом, через дорогу, руины, в совсем не театральном городе построить такой совершенный организм, как это сделал директор Ираклий Хинтба, это очень круто. Ничего подобного там не ожидаешь встретить. Еще в репертуаре спектакль «Город Эн» по Леониду Добычину в Прокопьевском драматическом театре. Это экспериментальный роман 1920-х годов, бессобытийный. Мы попробовали, опять-таки в лаборатории, найти какой-то метод, ход, чтобы можно было эту бессобытийную прозу сделать театром. «Город Эн» и «Сказки Чёрного леса», как стало известно, вошли в лонг-лист «Золотой Маски» сезона 2020-2021.

— Скажи, в каком-то городе тебе хотелось бы осесть, работать постоянно?

— Когда приезжаешь, ты должен работать с совершенно чужими тебе людьми, прожить с ними какой-то отрезок жизни, это довольно тяжело. Мы как-то обсуждали с Асей Бубновой (художник спектаклей «Аламжи» и «Сказки Черного леса»), она говорит: «Ты не адаптивный, не будешь подлаживаться». Из-за этого иногда сложно складываются отношения. Когда я думаю о том, чтобы где-то работать главным режиссёром, я понимаю, что у меня вообще нет амбиций управления. Я не очень хочу отвечать за целый организм, который не от меня зависит, который сформировался не благодаря мне, и который, тем не менее, нужно куда-то вести. Посмотрим… Я, конечно, очень симпатизирую Национальному театру Карелии. Он находится как будто в изоляции, хотя всего в четырёх часах езды от Питера. Буквально в том же здании — очень известный театр кукол, а театр драмы на вторых ролях, что не вполне справедливо. При этом они не сугубо национальный театр. Он больше русскоязычный. Национальные языки, к сожалению, умирают, поэтому они работают для всех, для широкого зрителя. И, в принципе, город Петрозаводск — безлюдное пространство, неподвижное Онежское озеро... Нужен какой-то особый темперамент, чтобы там жить, особенно зимой, когда мало солнца. Мне также понравилось в Томске, куда я сейчас вернусь. Это интересный город, который не ожидаешь встретить среди промышленных городов Сибири…

— Пандемия как-то сказалась на твоей работе?

— Не столько на мне, сколько на самих театрах. Театр в Нягани почти год ничего не играл на зрителя. Театр в Абхазии был закрыт. Они тяжело это переживают. На мне это меньше отразилось. Хотя недавно был у меня эскиз в Казани. Артист очень «вовремя» сделал прививку, ему стало плохо, и мне пришлось играть вместо него.

— Что это была за роль?

— Эскиз по «Снежной королеве», там были две пары Кая и Герды, маленькие и взрослые. Я играл взрослого Кая, уже поглощённого вирусом оледенения. Но это был единственный раз, и я надеюсь, что это не станет системой.

— Спектакль «Аламжи», который ты ставил в Бурятском театре драмы в Улан-Удэ, был номинирован на Золотую маску. В комментарии к спектаклю ты сказал, что он поставлен по бурятскому эпосу, однако не является этнографическим. Расскажи об этом спектакле.

— Он вырос тоже из лаборатории. За неделю я должен был сделать огромный объём, третью часть эпоса стихотворного. Я подумал, зачем мне ехать туда, чтобы рассказывать им про их национальные традиции? Зачем мне делать этнографический спектакль, когда они сами могут его сделать? Мне важно было интегрировать эпос в контекст общемирового театра. Чтобы это была игровая, в первую очередь, история, а не нарративная. Это было сложно. Важно вырасти в этой культуре, иметь к ней отношение, чтобы пытаться её реформировать, понимаешь? Я делал это со стороны, не претендуя на то, чтобы перевернуть их сознание. Просто предложил сыграть в другую игру на национальной основе. Несмотря на все проблемы, у нас с Асей была чёткая цель и мы к ней пришли. После сдачи спектакля нас заверили, что всё интересно и хорошо. Конечно, жаль, что спектакль на родине посмотрело совсем мало людей, из-за закрытия театров. Потом его смотрели уже только критики. Надеюсь, что это не навсегда, но на данный момент московский показ был последним.

— Как ты поддерживаешь свои спектакли? Ведь нужно иногда подтягивать струны.

— На самом деле за год я посетил почти все свои спектакли. Например, в Петербурге надо было сделать два ввода. И эти вводы сделали спектакли даже лучше. Другие спектакли я смотрел на фестивалях. Долгое время у меня ничего никуда не ездило, а с прошлого года началось вдруг. И в этом году было семь фестивалей. Конечно, без присмотра спектакли лучше не становятся. Особенно учитывая, как редко они играются в маленьких городах. Это в Москве можно сыграть спектакль сто раз, он будет жить в театре 15 лет, будут отмечать его юбилей. В маленьких городах это невозможно. Там нужно, чтобы на премьере спектакль уже «произошёл», «случился». За полтора месяца он должен уже быть готовым, хочешь – не хочешь. Возможности роста очень часто не бывает. Если театр потом сам предлагает мне приехать порепетировать, сделать вводы, это, безусловно, надо делать. Это лучше, чем если ввод будут делать другие люди. Я часто смотрю видеозаписи прогонов и пишу потом много замечаний. Это иногда даже полезно – через экран ты отстраняешься. Ты не захвачен происходящим и смотришь трезвым взглядом, что работает, что нет.

— Скажи, есть ли у тебя спектакль мечты или театр, где ты мечтал бы поставить?

— В целом нет. Я думаю, не факт, что спектакль, поставленный в Москве или Петербурге, заметнее, чем в других городах. Люди, которые в Москве живут, не видят все премьеры в своём городе, это просто невозможно. И невозможно адекватно их оценить. Премьера в Прокопьевске, содержащая открытие, единственная в своём роде, гораздо более заметна, чем премьера в Москве на малой сцене в театре не первого ряда. Дело не в месте, а в том, какой театр ты с собой принесёшь. Какой сдвиг в жизни театра это произведёт. Это тоже важно, не только успех-неуспех. Что произошло с людьми, которые заняты в спектакле. Что они поняли, как развиваются, кто нашел ответы на вопросы. Это же просто приятно, что поработал с человеком, и он начинает после этого куда-то двигаться, люди меняют к нему отношение. Это, может быть, даже важнее, чем успех. Потому что, чёрт побери, ты как-то воздействуешь на человеческие жизни. Они становятся другими. Иногда артисты в итоге уходят из театра. Значит, у них возникли другие потребности. Это нормально. Раньше я переживал, если люди уходят. Но потом стал относиться спокойнее: все ищут место, где им лучше. Режиссёры такие странные, им кажется, что все должны ради спектакля жертвовать всем, что у них есть, чтобы сделать нечто прекрасное. Но надо опускаться на землю. Ни один спектакль человеческой жизни не стоит.