Чайка в черном ящике
Ирина Пекарская
Чайка" Антона Чехова, реж. Пётр Шерешевский, Камерный театр им. В.А. Малыщицкого, Санкт-Петербург. Спектакль был показан на V Международном фестивале русской классической драматургии «Горячее сердце», Кинешма.
Постановка "Чайка" по одноимённой пьесе А. П. Чехова Шерешевского в Театре им. Малыщицкого (Петербург) из тех, которые кто-то назвал бы «современной». Когда на фестивале "Горячее сердце" в Кинешме в зал зашёл исполнитель роли Шамраева Андрей Балашов – здоровенный мужик в клетчатой рубашке – и стал откручивать защитный экран от батареи, не все зрители поняли, что происходит. Рядом прозвучало шёпотом: «Это так надо?» У некоторых зрителей наверняка в начале спектакля возникает смятение и противоречие из категории «Разве можно так с “нашим всем” Антон Палычем?». Здесь это чувство очень быстро проходит даже у тех, кто ждёт от постановки по пьесе, написанной в 1896 году, красоты, изящества, кружевных зонтиков, кружевных же перчаток выше локтя у дам и галантных кавалеров в котелках. Втягивает подлинность эмоций и существования артистов на сцене и иногда – в зале. Простота интонации, такая естественность дана не каждому – даже в жизни мы часто не равны себе и носим те или иные маски. Здесь случился поиск человека под привычной маской.
Форма спектакля определена как «концерт для фортепиано – одного небольшого и восьми маленьких». Концерт – это, как правило, полифоническое произведение, в котором соревнуются голоса инструментов, время от времени сходясь в одной песне. Полифония, многоголосица, равноправие голосов – разве не про Чехова? Вполне.
Художник – Надежда Лопардина. Лёгкая небрежность, визуальная незамкнутость при наличии единой эстетической концепции спектакля, небрежном изяществе многослойных сизо-голубых нарядов из хлопка или льна с необработанным краем (изготовление костюмов – Екатерина Балдина). Сохраняется ощущение, что исполнители – одно целое со зрительным залом, события, которые они проживают, – история, размыкающаяся в зал, тем более, что артисты время от времени там оказываются: так, Костя, например, на свой спектакль смотрит из первого ряда и реагирует на происходящее как все остальные зрители. Декораций почти нет: пианино обычное, восемь маленьких игрушечных (все работает, на них играют), в роли озера – цинковый тазик-ванночка, стулья. По краю сцены – фарфоровые фигурки – олени, куропатки, собачки, барышни дымковские, символы уюта в любом мещанском доме. Чёрная ширма-ящик, из которой вещает Нина.
Нина в исполнении Юлии Шишовой – узнаваемый типаж современной молодой девушки, взрослой и инфантильной одновременно. Она с интересом относится к жизни и в то же время с предустановленным представлением о ней. У неё есть свои ответы, и она не воспринимает отличное от её стереотипов восприятие мира – её мышление достаточно шаблонно, её интерес к Косте, к Тригорину завязан, скорее, не на любви, а на увлечении людьми творчества, на тяге к славе. Или, что свойственно многим молодым женщинам, при отсутствии реального выбора она встречается с тем, кто видится наиболее подходящим объектом, и ей даже может казаться, что она влюблена, но эта симпатия не выдерживает испытания при встрече с чуть более занятным персонажем. Нина предаёт Костю даже на уровне принятия его текстов, объявляя его текст скучным, едва он отлучился. Хотя после представления вместе радовались достигнутому результату, который здесь, похоже, был запланирован как игра на выбывание, эдакая сценка-рондо а-ля «Как Гаррис поёт комические куплеты» - все зрители попарно уходят, остаётся только спящий Сорин. Но как они уходят, на что реагируют – все это показывает систему отношений между «инструментами» в этом «концерте». Взгляд Маши (Дарья Змерзлая) вслед уходящему Косте – это целый спектакль: в громадных глазах актрисы видна жизнь души.
Костя ощущает предательство, интуитивно определяет истинное отношение по, кажется, небольшим проступкам. Сколько лет Константину Треплеву? 25-27. Пётр Шерешевский изменил возраст героя – здесь ему 30. И это логично: уровень социальной зрелости в конце XIX и в начале XXI века разный и современники Чехова, возможно, воспринимали Треплева не такой уж жертвой равнодушной матери. Происходит снижение градуса романтичности образа и у зрителя некий кризис - приходится бороться с навязанной амбивалентностью: тридцатилетнего жалеть уже не так легко, как того, кому несколько за 20, даже если он ищет себя на такой непростой дорожке, как литература. С другой стороны, Треплев Александра Худякова – симпатичный интересный молодой человек, ведёт себя провокационно и при этом сомневается в себе; недолюбленность, одиночество, нереализованность, уязвлённое честолюбие – по сути, портрет очень и очень многих. Его самоопределение неудачника, иждивенеца звучит выпукло, реально, не как истерика экзальтированного юноши, а как осознание факта. При этом Треплев в постановке занимает более важное место, чем это нередко бывает. Ему важна любовь матери, которой он не нужен, его счастье и несчастье зависит от отношения к нему Нины, он сам страдает от своих амбиций, никак не ведущих к достижениям, а только к головной боли (в виде гвоздя в голове, как в спектакле). Сильнейшая сцена в спектакле, когда он приносит чайку – в чёрном ящике, перевязанном лентой. Птицу зрителям не показывают, но Костя говорит о предательстве и мажет лицо кровью из ящика – боль, рана, драма сконцентрированы именно здесь, в танце Нины и Кости, испачканного кровью. Он ранен, как Офелия в постановке Юрия Бутусова в Театре им. Ленсовета – словами, отношением. О боли поёт затем Косте и мать – в песенке «Осенью в дождливый серый день проскакал над городом олень» из к/ф «Ох уж эта Настя» «концерт для фортепиано» входит в стадию, когда две темы, главная и побочная, сливаются в одну – тему ревности, потери любимого. Мать и сын поют дуэтом, ощутима их боль, но отношение разное – Костя внутренне уже потерял, а мать готова бороться.
«Чайка» препарирует жизнь людей творчества, сталкиваются два писателя – уже поймавший удачу и ещё не встречавшийся с ней, один нашёл свою «струну», а другой – в поиске, хотя разделяет их всего 10-12 лет. Тригорину тоже немного «накинули» возраст.
Интересное и яркое раскрытие драмы Тригорина (Виталий Коваленко) – утрата счастья и романтики от необходимости и вынужденной одержимости процессом творчества. Творчество для «профессионального писателя» подобно заготовке солений: артист выходит с вилком капусты как Гамлет с черепом Йорика, и далее за деромантизирующим рассказом Нине об особенностях писательского труда мастерски шинкует и солит один кочан за другим, порой так яростно, что тонкая капустная соломка разлетается фонтаном на полсцены, распространяя свежий овощной запах далеко в зал (во втором действии Треплев приступает к нарезке своего «салата», но менее виртуозно и уверенно). Не моргнув глазом Тригорин от сетований на тяготы жизни, от «высокого» переходит к иной плоскости – деловито и педантично приступает к сближению с Ниной. В подтверждение жалоб о писательской кабале, в процессе ласк забывает о девушке, так как в голове щёлкнул новый сюжет. Насколько искренни были его жалостливые песни под фейерверк из капустной соломки – вопрос, высокое и низкое, творчество, ставшее бытовухой, романтика в равенстве с пошлостью, драма, ставшая наживкой для «рыбки», – сложный, ёмкий психологический портрет человека. Возможно, Тригорин предельно честен, говоря, что ничего не делал бы, только рыбу бы ловил. Интересный, психологичный, объёмный портрет – не случайно исполнитель роли Виталий Коваленко получил на фестивале «Горячее сердце» приз за лучшую мужскую роль.
Для описания Аркадиной в исполнении Кати Ионас не хватает слов. Элегантная красивая женственная дама, слегка капризная, с демонстративным поведением, местами её капризы выглядят логичными и осознанными – когда она отказывает в денежной помощи тридцатилетнему сыну, например. Здесь у зрителя непростая работа – понять, что же держит Костю в статусе иждивенца, что у них за отношения. Её отстранённость и невключённость в дела сына становятся очевидны сразу, ещё перед выступлением Заречной. И, в принципе, слова Кости о том, что она не терпит, когда блистает кто-то, кроме неё, уже лишние и не совсем точные. Она для себя определила, что её сын бездарность, её раздражает, что её вынуждают подыгрывать ему. Аркадина и не думает вникать в то, что он хочет показать, не хочет даже попробовать погрузиться в ту медитацию, в которую Костя втягивает всех домочадцев – она вертится, болтает, чувствует себя не в своей тарелке. Самое интересное в Аркадиной Кати Ионас – постоянное противоречие между интонацией и эмоциями, её подлинное нежелание во всём участвовать, тихое отчаяние от необходимости что-то говорить и за что-то бороться там, где ей бороться неинтересно. Всё же дама приехала отдыхать. Особенно остро её раздвоение чувствуется в сцене, когда Тригорин просит отпустить его – она говорит слова, нужные, те, которые должны сработать, спокойно и фальшиво, а в это время в глазах – страх, темперамент идущий вразрез с голосом и словами уверенной в себе «мамочки». И у Аркадиной, и у Кости один страх – страх перед временем, но если Костю пугает, что время бежит, а он ещё ничего не достиг и жизнь не кажется наполненной каким-либо серьёзным смыслом, то она боится потерять то, что имеет. И каждый боится сделать шаг в своё будущее.
Форма концерта позволила каждому персонажу высказаться, сыграть своё соло. Даже Медведенко в костюме медведя своим безмолвным существованием служит камертоном атмосферы. Чеховский текст изменён не сильно, что-то сокращено, есть небольшие вставки. Самое главное – актёрское мастерство, новая интонация, отличная от привычных театральных диалогов, специфическое музыкальное и шумовое ритмическое оформление позволили услышать неоднократно прочитанную «Чайку» как совершенно новый текст, открыть многие моменты заново. Не случайно постановка увезла с «Горячего сердца» гран-при фестиваля – эмоции и размышления спектакль в постановке Петра Шерешевского вызвал у всех.
Фото: Александра Коптяева
Ирина Пекарская - театральный критик, член СТД РФ.
